Наконец, миновали все эскалаторы, прошли через главный вестибюль и вышли на тротуар. В здание аэропорта входили и выходили сотни людей, подъезжали и отъезжали такси и пухлые маршрутные автобусы.
— Что дальше? — поинтересовался Портерфилд. — Меня повезут в хижину в пустыне и продержат тридцать минут заложником?
— Увы, не получится. В хижине для заложников ремонт, и краска еще липкая. В следующий раз примем вас более гостеприимно. А сейчас придется просто подождать.
— Благодарю, меня это устраивает. Чем мы скрасим минуты ожидания? — Портерфилд посторонился, чтобы дать водителю такси возможность подъехать к обочине.
— Ничем, — ответствовала девушка, подводя его к скамейке у стены. — Отдохните, расслабьтесь, но учтите, что симпатичные ребята в машинах держат вас под прицелом. Такие же ребята засели в аэропорту и следят за каждым вашим движением. Так что вы не одиноки. Я ухожу, но скоро вернусь.
Она спустилась вниз по тротуару и исчезла в здании аэропорта. Портерфилд обвел глазами пятиэтажный скат и тысячи автомобилей на стоянке. Ничего определенного увидеть было нельзя — во многих машинах виднелись силуэты, люди возились с багажом или просто слонялись без дела, не изобретя другого способа убить время перед полетом. Скорее всего она не солгала, и кто-то действительно готов снести ему голову в том случае, если дело пойдет не так.
А неплохой план, подумалось Портерфилду. Даже если бы он позвонил, перехитрив девушку, никакого способа вернуть деньги не было. Допустим, он сообщает оперативникам в Сан-Диего, что пассажир, прибывающий рейсом в семь тридцать, должен взять два коричневых чемодана. В течение сорокапятиминутного полета они бы организовали оперативную команду, чтобы обнаружить, что пятьдесят или шестьдесят пассажиров рейса имеют при себе по два коричневых чемодана. Едва ли нашелся бы способ арестовать их всех или проверить содержимое чемоданов.
Так или иначе, сейчас Портерфилд сидел под ружейными дулами. Ну что ж, это не так плохо. Семь тридцать уже есть, очевидно, багаж уже прибыл в аэропорт Сан-Диего. Он ждал. Вот на тротуаре снова возникла длинноволосая девушка, она шла к нему, одновременно роясь в сумочке. Портерфилд напрягся, но девушка извлекла сигарету и зажигалку, останавливаясь перед скамьей:
— Разомните ноги, папочка. Впереди долгий перелет.
— С удовольствием. — Портерфилд поднялся. — Моя жена обрадуется. Я дал ей слово вернуться через пару дней.
— Такие, как вы, имеют жен? — поразилась девушка.
— Конечно, жен и детей. Мои дети уже выросли и обзавелись семьями. У нас даже была собака, но она умерла несколько лет назад.
Они прошли между детекторами металла и поднялись по эскалатору к зоне вылета. Девушка остановила его жестом:
— Подождите. Вот ключ от камеры хранения. Там лежит некая пачка бумаг. У вас в запасе пара минут. Можете не волноваться насчет портфеля или бумаг — отпечатков пальцев вы там не найдете.
Он в упор посмотрел на девушку:
— В этом нет необходимости. У нас есть копии.
— Но мы хотим, чтобы вы знали и что если вы их получите…
— Что знали?
— Что все кончено, и с этой минуты мы выходим из игры. Теперь нет причины охотиться на нас.
Портерфилд протянул ей ключ обратно:
— Доставьте мне удовольствие — возьмите это назад и сожгите бумаги вместе со всеми копиями. И забудьте, что видели их.
Он развернулся и пошел к своему входу.
Голдшмидт устроился в массивном кожаном кресле перед столом Портерфилда. Высоко над ним над дверным проемом с портрета недобро озирал комнату отец Теофилуса Сейелла.
— Мы разрешим эту проблему, если посвятим ей достаточно времени и энергии, — говорил Голдшмидт.
Откинувшись к спинке стула, Портерфилд изучал физиономию Сейелла-старшего, напоминавшую страшилище детских ночных фантазий, вдруг возникшее из приоткрытой дверцы гардероба.
— Проблема существует только в нашем воображении. Все, кто мог оказаться под подозрением, заменены. Большинство людей, ответственных за бумаги, мертвы.
— Но необходимо целиком застраховаться…
— Конечно, — кивнул Портерфилд.
— Я принимаюсь за организацию тайной полевой команды. Наберу ее только из своих людей, но…
— Да не беспокойтесь.
— Можно выследить кого угодно — дайте только время и ресурсы! Конечно, у этих людей достаточно денег, чтобы долго оставаться в тени…
— Нет, я держу их в руках.
— Бен, будьте благоразумны. Впервые мы услышали о них, когда они атаковали кампус университета Лос-Анджелеса с помощью авиационной пушки. Если эти коммандос израсходуют пять миллионов на оружие…
Портерфилд перевел усталый взгляд с портрета на Голдшмидта.
— Вы о них знаете только то, что они из другой галактики и питаются взбитыми сливками. — Он снова пристально впился в портрет. — Мы навсегда закроем это дело, чтобы последнее слово не осталось за оперативниками. Мне нужна одна неделя, чтобы окончательно со всем покончить. Через неделю никаких террористов не будет, а бумаги никогда не увидят свет.
— Это все, что вы хотели мне сказать?
— А зачем вам лишняя головная боль?
— Хорошо, вернемся к этому через неделю.
Голдшмидт грузно поднялся с места и прошагал по широкому ковру к двери. Приостановившись, он указал на портрет:
— Очарователен, правда? Удивительно, что человек с огромными деньгами и властью предпочел такое повесить на стену.
Не ожидая ответа, он вышел, прикрыв за собой дверь. Портерфилд достал лист бумаги и написал: «Я получил большое удовольствие от фотографий, которые Вы показали мне. Хотелось бы увидеть пленку, заснятую в прошлый четверг в Лос-Анджелесе, особенно снимки, где я изображен с моей дочерью. Эту записку Вы никогда не получали».