Собака Метцгера - Страница 2

Список его деяний был слишком длинным, чтобы все упомнить. Включал он и неприятные моменты — когда инвестиции могли оказаться неприбыльными или даже убыточными.

Джон Нокс Моррисон был одним из четырех ведущих представителей Национального научного фонда правительства США — самой щедрой и богатой организации, распределявшей государственные гранты. Его авторитет низводил ученые степени и почетные звания всех этих профессоров, деканов, ректоров до уровня каких-то туземных обычаев, ибо он был облечен властью величайшего фактора человеческой истории — властью денег.

В корпусе общественных наук Моррисон поднялся на лифте на четвертый этаж, где находился офис Яна Донахью. На двери значилось «300–307. Профессор Донахью». Внутри коротенький коридор соединял прихожую с анфиладой небольших комнат. В первой молодой бородач сердито глядел на экран дисплея, во второй две барышни, прихлебывая кофе, вносили в картотеку данные, похожие на экзаменационные ответы, оцениваемые компьютером.

Донахью ждал Моррисона в личном кабинете в конце холла. На его круглой физиономии промелькнула усмешка.

— Рад вас видеть. Ну, как вы?

— Отлично. Благодарю.

Манеры Донахью несколько смущали его, хотя они уже не один год приятельствовали.

Ко времени их знакомства Донахью уже в течение пяти лет был всего-навсего ассистентом без единой серьезной публикации и надежд на дальнейшее пребывание в должности. А свой так называемый офис — темную клетушку — он делил со свирепым молодцом, который, судя по неординарному набору одежды и зубных щеток, использовал служебное помещение не совсем по прямому назначению. Для Яна Донахью это была тяжелая пора. Его единственной надеждой на получение гранта была маленькая статейка в малоизвестном академическом журнале «Социометрия». Несколько десятков профессоров социологии оставили ее незамеченной, но у Моррисона на нее сразу обратили внимание. Даже название он до сих пор помнил — «Голод в Джелиско в 1946 году. К вопросу о количественном определении». Моррисона и его коллег заинтересовала даже не основная часть работы, состоявшая в интерпретации демографической статистики. Нет, главный интерес представляли рассуждения о возможностях формулирования и классификации тех неуловимых составляющих культуры, которые подвигают людей к иррациональным поступкам. Джелиско был ярчайшим примером подобного поведения: в середине прекрасного лета 1946 года, когда стояла ясная погода и поля уже заколосились, в городе распространился слух о надвигающемся голоде, который заставил двадцать тысяч мелких фермеров покинуть жилища. В результате урожай остался неубранным, возникла нехватка зерна, тысячи людей умерли от голода, и слух, таким образом, подтвердился.

Никому не известный ассистент Ян Донахью выдвинул идею, поразившую воображение Моррисона: если удастся выразить числовыми значениями прошлые страхи цивилизованного мира, то эта формула будет верна и для настоящего времени. Она сможет объяснить поведение человечества в прошлом и предсказать его для будущего. Моррисон уловил здесь то, что для других осталось закрытым: ведь по этой формуле можно будет управлять действиями масс — направлять, ускорять и замедлять по своему желанию. Да, Моррисон знал людей, которых заинтересовали бы эти исследования.

Это положило начало блистательной карьере Донахью. Уже двадцать лет ему во всем сопутствовал успех, и его офис в корпусе общественных наук был во всем отделении социологии наироскошнейшим.

Моррисон уселся в кресло. Ему были видны лужайки и деревья кампуса, который напоминал парк, разбитый в сердцевине неуютного каменного мешка.

— Уже ноябрь, — бросил он задумчиво. — В Вашингтоне всегда ноябрь. А здесь всегда август.

— Да уж, — отозвался Донахью. — Отчет получите к первому декабря, честное слово. Будет лежать на вашем столе до Дня Благодарения, ежели со мной ничего не случится.

— Я здесь не по поводу отчета, — отмахнулся Моррисон. — Мне нужно уладить кое-какие дела в конгрессе, но я решил предварительно увидеться с вами и нанести еще один незапланированный визит.

Донахью понимающе кивнул. Он читал в прессе, что специальный комитет при конгрессе осуществил проверку командировочных расходов правительственных чиновников, так что теперь даже начальник ранга Моррисона должен отчитываться за каждую поездку как за максимально деловую.

— Дело в том, — продолжил Моррисон, — что финансирование исследований по Латинской Америке заканчивается к первому января. Что вы об этом думаете?

— Да ничего. — Донахью пожал плечами. — Отчет будет готов на месяц раньше. Обратитесь насчет возобновления субсидий. Мы сейчас в самой плодотворной стадии — у вас отпадут все сомнения, как только увидите отчет.

— Да, конечно, Ян, но вы меня не поняли. В январе заканчиваются выплаты не только по вашему гранту. Прикрывают все программы по Латинской Америке. Неделю назад подкомитет Белого дома по науке и технологии послал запрос по этому поводу.

— Но так бывает сплошь и рядом, — спокойно заявил Донахью, — а потом вмешивается администрация и деньги приходят — вы сами сто лет назад объясняли мне этот механизм.

— Только не на этот раз. — Моррисон покачал головой, глядя в окно. — Администрация сейчас преследует другие цели. Теперь все внимание переключают на Африку.

— Так вот оно что! Проклятье, теперь я знаю, с кем вы беседовали в конгрессе. С этим надутым кретином Грэхемом Бейкером, да?

Моррисон молча вглядывался куда-то вдаль, поверх университетских деревьев.